Мей Лев (1822 - 1862)

                 Посвящается
             Аполлону Александровичу
                  Григорьеву

      По болоту я ржавому еду,
      А за мною, по свежему следу,
Сквозь трясину и тину, по стрелкам густой осоки,
   Кудри на́ ветер, пляшут кругом огоньки.

      Разгорелись и, в пляске устойкой,
      Оземь бьются они перед тройкой,
То погаснут, то вспыхнут тревожно по темным кустам,
   Будто на смех и страх ошалелым коням.

      Отшарахнулись кони, рванулись;
      Гривы дыбом, и ноздри раздулись:
Чуют, верно, своей необманной побудкой они,
   Что не спросту в болоте зажглися огни...

      Не глядел бы: болотная пляска
      Для меня – только мука и тряска,
И не верю я в душу живую болотных огней;
   И в трясину свою не сманить им коней.

      Знаю их – без покрова и гроба:
      Душит их пододонная злоба,
И честной люд и божий весь мир ненавидят они...
   Погоняй-ка, ямщик!..
              Но теснятся огни,

      Забегают пред тройкой далече,
      И ведут со мной пошептом речи
На глухом, да понятном и жгучем своем языке:
   «Благовестная тайна горит в огоньке! –

      Говорят... – Всепрощающей силой
      Колыбель примирилась с могилой...
По зажорам, по прорубям, рытвинам, омутам, рвам
   Не придется плясать уже нашим детям.

      Наша мука детей искупила,
      И теперь мы – не темная сила:
Мы надеемся, верим и ждем нашей пытки конца,
      Чтоб зажечься в чертоге у бога-отца».

      По болоту я ржавому еду,
      А за мною, по свежему следу,
Сквозь трясину и тину, по стрелкам густой осоки́,
   Кудри на́ ветер, пляшут кругом огоньки.

1861