Казакова Римма (1932 - 2008)

...И когда наступает пора
осознать непричастность,
умираю в глаголе –
          протяжном, как жизнь:
«распроститься».
Потому что прощаюсь
еще до того, как прощаюсь.
Ничего нет больней и печальней таких репетиций.
Мы в плену у предчувствий,
что все же – увы! – не обманны.
Телепаты,
предтечи потомственных телепророков...
Ухожу от тебя –
как ребенок уходит от мамы,
от родного порога –
          к речным норовистым порогам.
Знала: больно родить.
А теперь знаю: больно рождаться,
Только трижды больней оттого,
что в рождественской муке
расстаюсь до того,
как и вправду пришлось бы расстаться,
потому что разлука
и есть – это чувство разлуки.
Расстаюсь,
неизбежность конца проживая заране,
от безумного горя лишь яростней и бесшабашней.
А потом это будет –
как просто на белом экране
кадры жизни чужой,
          прошлогодней ли,
                позавчерашней.
Но одно меня греет,
как греет в землянке печурка,
и тогда я иду –
          конькобежкою –
                кругом почета:
может быть, ты поймешь,
к ритму сердца прислушавшись чутко,
что везде, где я буду,–
лишь мы,
неизбежно и четко.
Ты пойми меня, ту, оперенную, полную силы,
без школярской покорности,–
о, да простит мой наставник! –
все, что в сердце носила,
и все, что под сердцем носила,
обретет свою плоть,
          наконец-то настанет, настанет!
Ощути этот мир, как твое и мое государство...
Как торопятся мысли,
как трудно прослеживать путь их!
И, еще не простившись,
          готова сказать тебе:
                – Здравствуй! –
Все, как было,
          хотя все, как не было,
все так, как будет.
Но...
Собравшись в комок перед страшным прыжком
                       в непричастность,
замирает душа,
зная трезво, что ждет ее вскоре.
Не простившись с тобой,
я горюю, с тобою прощаясь,
Потому что предчувствие горя
и есть – это горе.

1972