Городецкий Сергей (1894 - 1967)

Приземисты, мрачны, стоят корпуса.
Я в эти жилища вошел, словно в сон,
Ужаснее Дантова ада был он.
Все попрано: правда, и жизнь, и краса!

Сырой коридор. С облупившихся стен
Холодные, грязные капли текут.
За что же рабочие замкнуты тут,
В бессовестный этот, безвыходный плен?

За низкими, злыми дверьми, как в тюрьме,
Угрюмые камеры. Каменный пол.
И ползают дети. А воздух тяжел.
И окна не к солнцу, а к стенам и тьме.

В лохмотьях сидит исхудалая мать.
В мангале картофель закопан в золу.
И жадный мышонок ютится в углу:
Голодным голодных не стать понимать!

Среди неподвижной, глухой тишины
Лишь с фабрики слышен машины напев,
Как будто там стонет закованный лев.
Я стал у порога. И хлынули сны.

Раздвинулись стены. Раскинулся сад.
Просторные, светлые встали дома.
Как будто решила природа сама
Построить в мгновенье невиданный град.

И кто-то подходит:– Смотри, как живем!
Вот зал. Вот читальня. Здесь школа. Здесь врач.
Котельщик и слесарь, тартальщик и ткач –
Здесь каждый обласкан народным теплом.

Вдруг сторож толкает:– Проснись, господин!
– И вправду, товарищ, я словно уснул...
Но слышишь ты фабрики радостный гул?
Мы скоро проснемся. И все как один!

1920