Бродский Иосиф (1940 - 1996)

              Из пасти льва
          струя не журчит и не слышно рыка.
       Гиацинты цветут. Ни свистка, ни крика.
         Никаких голосов. Неподвижна листва.
   И чужда обстановка сия для столь грозного лика,
                   и нова.
               Пересохли уста,
       и гортань проржавела: металл не вечен.
      Просто кем-нибудь наглухо кран заверчен,
        хоронящийся в кущах, в конце хвоста,
    и крапива опутала вентиль. Спускается вечер;
                  из куста
                 сонм теней
        выбегает к фонтану, как львы из чащи.
      Окружают сородича, спящего в центре чаши,
    перепрыгнув барьер, начинают носиться в ней,
    лижут лапы и морду вождя своего. И чем чаще,
                 тем темней
                грозный облик. И вот
         наконец он сливается с ними и резко
    оживает и прыгает вниз. И все общество резво
              убегает во тьму. Небосвод
      прячет звезды за тучу, и мыслящий трезво
                   назовет
               похищенье вождя
    – так как первые капли блестят на скамейке –
     назовет похищенье вождя приближеньем дождя.
       Дождь спускает на землю косые линейки,
строя в воздухе сеть или клетку для львиной семейки
                 без узла и гвоздя.
                   Теплый
                    дождь
                   моросит.
         Как и льву, им гортань не остудишь.
        Ты не будешь любим и забыт не будешь.
      И тебя в поздний час из земли воскресит,
        если чудищем был ты, компания чудищ.
                  Разгласит
                 твой побег
                дождь и снег.
             И, не склонный к простуде,
     все равно ты вернешься в сей мир на ночлег.
   Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
  Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие люди,
                и голубки – в ковчег.

1967