Кедрин Дмитрий (1907 - 1945)

На улице пляшет дождик. Там тихо, темно
                            и сыро.
Присядем у нашей печки и мирно поговорим.
Конечно, с ребенком трудно. Конечно, мала
                              квартира.
Конечно, будущим летом ты вряд ли поедешь
                             в Крым.

Еще тошноты и пятен даже в помине нету,
Твой пояс, как прежде, узок, хоть в зеркало
                             посмотри!
Но ты по неуловимым, по тайным женским
                            приметам
Испуганно догадалась, что у тебя внутри.

Не скоро будить он станет тебя своим плачем
                                тонким
И розовый круглый ротик испачкает молоком.
Нет, глубоко под сердцем, в твоих золотых
                             потемках
Не жизнь, а лишь завязь жизни завязана
                             узелком.

И вот ты бежишь в тревоге прямо к гомеопату.
Он лыс, как головка сыра, и нос у него в угрях,
Глаза у него навыкат и борода лопатой,
Он очень ученый дядя – и все-таки он дурак!

Как он самодовольно пророчит тебе победу!
Пятнадцать прозрачных капель он в склянку
                             твою нальет.
«Пять капель перед обедом, пять капель после
                               обеда –
И всё как рукой снимает! Пляшите опять
                               фокстрот!»

Так, значит, сын не увидит, как флаг над
                            Советом вьется?
Как в школе Первого мая ребята пляшут
                               гурьбой?
Послушай, а что ты скажешь, если он будет
                             Моцарт,
Этот не живший мальчик, вытравленный тобой?

Послушай, а если ночью вдруг он тебе
                              приснится,
Приснится и так заплачет, что вся захолонешь
                                 ты,
Что жалко взмахнут в испуге подкрашенные
                            ресницы
И волосы разовьются, старательно завиты,

Что хлынут горькие слезы и начисто смоют
                             краску,
Хорошую, прочную краску с темных твоих
                              ресниц?..
Помнишь, ведь мы читали, как в старой
                      английской сказке
К охотнику приходили души убитых птиц.

А вдруг, несмотря на капли мудрых гомеопатов,
Непрошеной новой жизни не оборвется нить!
Как ты его поцелуешь? Забудешь ли, что
                              когда-то
Этою же рукою старалась его убить?

Кудрявых волос, как прежде, туман золотой
                            клубится,
Глазок исподлобья смотрит лукавый и голубой.
Пускай за это не судят, но тот, кто убил,–
                              убийца.
Скажу тебе правду: ночью мне страшно вдвоем
                             с тобой!

1937